[Алиса из Страны чудес]

Я думаю, что некоторые из вас читали уже этот рассказ, но, мне кажется, есть и те которые не читали!Вот я и решила выставить его здесь! Он большой, но прочитать его стоит!

Я сегодня рано заканчиваю — четыре ча¬са, а я уже свободна. Быстренько наде¬ваю ботинки, пальто и уже на ходу об¬матываю горло Димкиным шарфом — я так его люблю, этот синий вязаный шарф, мы по¬купали его вместе в "Бенеттоне*. Мне шапоч¬ку с помпоном, ему — шарф. Я выхожу на улицу, сухой морозец слегка при¬хватил редкие мелкие лужицы, ветки деревьев кажутся сиреневыми, низкое солнце чуть про¬глядывает сквозь тонкую пелену облаков. Я иду по сухой подмороженной мостовой и смотрю вперед и слегка вверх, чтобы видеть сиреневые ветки и окошки домов, в которых уже загорается свет. До дома — два часа пу¬ти довольно быстрым шагом. Эти два часа мои. Вернее, они наши — мои и Димкины. Я хочу снова вспомнить все, и, может быть, мне станет немного легче.

Сейчас не модно колоться "винтом' или 'чер¬ной*. Тусовка нюхает кокаин и кушает гри¬бы — не знаю, почему ей кажется, что это так уж изысканно. Но самом деле все ровно, от чего загнешься. Именно загнешься, и нечего тешить себя надеждами. С наркотиками мож¬но жить долго и счастливо только в одном случае: если у тебя солидный (очень солид¬ный) счет в банке или просто очень большая банка с наличными евро или долларами. Если быть богатым и осторожным, если повезет не передозиться, с наркотиками можно выжить. Во всех остальных случаях — почти нельзя. Только когда тебе шестнадцать лет, ты влюб¬лена и готова но все ради его прекрасных глаз и нежных рук, об этом не думаешь, ко¬нечно. Он почти знаменит, о его единствен¬ная религия — героин.

Мы были вместе всего каких-то пять месяцев, но этого оказалось вполне достаточно, чтобы и мне героин стал дороже родного папы. По¬том мы расстались (кстати, он так и не стал знаменитым, этот парень с глазами раненого оленя), больше никто не приносил мне малю¬сенькие пакетики с белым порошком, и при¬шлось как-то выкручиваться самой. Тогда-то я подсела но 'черную* и *винт" — дешево и сердито. Ими я лечилась от любовной тоски. Я говорила себе: "Я не наркоманка. Просто мне пока очень больно". Боль все не уходила, жить без укола казалось почти невозможным. Это чудо, но я в то лето поступила в универ. Кок и хотела, на историю искусств. Я отучи¬лась первый курс, ни там, ни дома никто не замечал, что со мною происходит. Меня еще хватало на то, чтобы соблюдать правила иг¬ры, чтобы вставать по утрам и идти на заня¬тия, чтобы сдавать экзамены и писать курсо¬вые. Мне даже еще было интересно.

А потом как-то все вдруг покатилось под от¬кос. Мама нашла у меня шприцы и всякие ка¬стрюльки-плошки, все эту наркоманскую ут¬варь для приготовления раствора. Правда, в первый раз мне даже удалось отбиться. Но в следующий раз номер не прошел. Мама про¬консультировалась у специалистов и вычисли¬ла меня: узкие зрачки, запах аммиака в доме и вены... Конечно, как это она до сих пор не догадалась посмотреть на мои вены? За неделю до этого меня вызывали в учебную часть—не допускали к сессии. Инспектор курса, Алла Сергеевна, явно переживала из-за этого — она неплохо ко мне относилась, считалось, что я подаю надежды. Она хотела мне помочь, проявила заботу, увела куда-то за стеллажи. Мы сели, Алла Сергеевна нали¬ла мне чаю и что-то спросила. Я не расслы¬шало. Дело в том, что именно в эти минуты к факультету подходил Игорь — роз в три дня этот парень привозил мне чеки. Я знала, что, если через десять минут я не окажусь на крыльце, Игорь уйдет. А у меня силы были на исходе, я уже два дня сидела без дозы. И вот драгоценные десять минут, которые Игорь бу¬дет меня ждать, я трачу на то, чтобы объяс¬няться с этой курицей. Она все никак не хоте¬ла от меня отстать:

— Дашенька, я вижу, что вас что-то гнетет. Вы знаете, в вашем возрасте многие про¬блемы кажутся неразрешимыми, но это не так, уверяю вас. Иногда достаточно просто поговорить с кем-нибудь, кто постарается понять, и все. У меня оставались последние четыре минуты, и я сказала первое, что пришло в голову:

— Вряд ли вы сможете мне помочь. У меня большое горе — мой парень умер от передоза. А я не смогла его спасти. И я не знаю, как мне теперь жить.

Кажется, у меня даже дрогнул голос в этот мо¬мент, а у Аллы Сергеевны вытянулось лицо, и она тихо выдохнула:

— Ох, деточка... Да как же это так. Ну идите, идите, после поговорим, после про сессию. Я шмыгнула носом и кивнула, на глаза у меня навернулись слезы: насморк и слезы — пер¬вые признаки приближающейся ломки.

Бог послал

Я выскочило на крыльцо факультета и огляде¬лась: спина Игоря в джинсовке маячила уже около ворот. Я кинулась за ним, догнала; он был недоволен моим опозданием. А у меня настроение, наоборот, моментально улучши¬лось: я приплясывала от нетерпения, пока он отсчитывал сдачу, мне было весело, я знала, что через два часа у меня все, абсолютно все будет хорошо.

Игорь потрусил к метро, а я осталась стоять во дворе факультета... и вдруг увидела, что почти наступило лето, что от обилия цвету¬щей сирени воздух кажется розовым, что об¬лака несутся по небу веселыми, пухлыми ба¬бочками. И Димкино первое появление навсегда связано с этим розовым воздухом, с этими облаками, с моим ощущением счас¬тья. Он остановился прямо передо мной, на расстоянии вытянутой руки, и спросил:

— Девушка, а вы не из пятой группы? И все, мы оба потерялись во времени. Мы стояли и смотрели друг другу в глаза — так обычно показывают в глупых кино любовь с первого взгляда. Я сказала:

— Нет, к сожалению, — и, кажется, улыбну¬лась. Димка тоже улыбался, и я добавила:

— Я учусь в третьей группе, если вам нужен второй курс.

Прошло, наверное, дня два, когда однажды, выходя из аудитории, я увидела его — он сто¬ял у окна. Я ему обрадовалась: у меня опять не было чем уколоться, и не было денег, и те¬ло уже противно ныло, предчувствуя мучения. И вообще все было плохо, очень плохо. И ро¬дители собрались затолкать меня в клинику.

— Слушай, тебя мне Бог послал. Есть на све¬те Бог все-таки. Понимаешь, мне срочно на¬ до бабушке лекарство отвезти, а у меня кошелек вытащили в метро. Можешь да¬ть? Рублей триста всего? Я врала, конечно. Мне надо было уколоться, а денег у меня не было. Он улыбнулся и полез в карман:

— Без проблем. А можно я с тобой? Ты ведь недолго у бабушки будешь? Я подожду во дворе.

Мы поехали к Игорю вместе. Но, коне ничего не рассказала Диме о себе в;

А потом и не пришлось ничего рассказывать Димка понял все сам — не маленький. почти уверена: не появись он тогда в ( жизни, я бы сбежала из клиники через дня, самое большее — через неделю. появился, и моя жизнь приобрела как1 другое измерение. Мне казалось, что можно исправить, все начать заново.

Побег

В день, когда я вышла из клиники, дож самого утра. Родительская машина неслась по городу почти вслепую — дворники едва успевали слизывать с лобового стекла потоки воды. И я, и родители молчали. Мама была измученной. Кажется, ей было страшно оттого, что я возвращаюсь домой. И мне тоже было страшно — там, в клинике, легкого не колоться. Там было спокойно и безопасно. А здесь? Я по-настоящему поняла, что здесь, среди людей, на воле, у меня есть только Димка.

Я продержалась чистой три месяца. Уверена что, если бы не Димка, если бы не тепло, которое он излучал, если бы не надежда на наше счастливое будущее, срок был бы меньше. Дома я задыхалось от страха отчаяния и безнадеги. В родительских глазах навсегда застыл страх, смешанный с жалостью, я не могла этого вынести. Они выводили меня из себя своими увещеваниями. Откуда им было знать, что это когда эти движения: жгут на руку, шприц в вену — станови постоянной галлюцинацией.

Стоило только чуть-чуть расслабиться, и мыс¬ли сами неслись по привычному кругу: позво¬нить Игорю, купить шприцы, запереться в ван¬ной, когда все уснут... И мать с отцом ждали от меня именно этого. А Димка ждал просто меня — и я держалось. Но только сил у меня оказалось меньше, чем я думало. Этот навяз¬чивый бред, эти кадры черно-белой кинохро¬ники: жгут — шприц — укол, жгут — шприц — укол... Мать повела меня к доктору: один из ее страхов назывался 'СПИД". Она боялась, кок бы я не заразилась СПИДом, пока коло¬лась. Она не верила анализам, сделанным в реабилитационном центре: «У них коммерческая заинтересованность».

И вот я пришла сдавать кровь: жгут, шприц, укол…Галлюцинация стала реальностью и требовала продолжения…Честно говоря, я не верю, что моя мама не понимала, что будет. Это же такое очевидное сходство: жгут, шприц, укол…И, когда мать наткнулась на меня ночью на кухне, она заглянув в мои глаза, почти радостно всплеснув руками:

-Я так и знала, что этим кончится!

Кажется, она и позвонила Димке с утра:

Ах, Димочка, только вас она слушает!

Димка приехал через час, сел у меня в ногах, ткнулся лицом в колени:

-Дашка, даже не надейся - я от тебя не отстану.

Я смотрела на него и не могла понять, как мола вчера сорваться за дозой? Зачем, когда меня есть Димка? Он вдруг сказал:

-Дашка, уедем? У нас дача под дверью, в деревне. Уедем, Даша? Там бане есть русская и колодец. Там знаешь какая вода?

конечно, уехать из этого города, от этих стен, которые напоминают мне все тоже: жгут, шприц, укол…

Это был понедельник. Мы уехали в субботу. Вторник, среда, четверг, пятница: жгут, шприц, укол…Каждый вечер я клялась Димке, что сегодня был последний раз, и каждое утро выбегала к почтовым ящикам при необходимости Игорь доставлял на дом…

Десять дней меня ломало, наверное, Димка каждый день гонял меня в баню, заставлял выбегать после парной в снег, поил мятой и зверобоем. И однажды утром я проснулась как новенькая. Димка ещё спал, я лежала и рассматривала его лицо - вот нос, который он называл на семерых рос- одному достался, вот темные ресницы, вот круги под глазами - это я его так измучила…Меня захлестнула такая нежность, такая любовь, такая благодарность…Я целовала его измученные глазки, он жмурился спросонок, тыкался губами мне в ухо, в плечо, в ладони. И потекли такие счастливые, такие нежные дни. Димка отыскал в чулане две поры лыж и старые, еще советские, ботинки, и мы с утра уходили на лыжах в соседнюю деревню за хлебом — туда хлеб привозили каждое утро. Возвращались к обеду усталые, замерзшие, счастливые. Остаток дня пролетал незамет¬но. Мы валялись на диване в комнате с печ¬кой, болтали о чепухе и любили друг друга. И ничего лучше в моей жизни не было. И поэтому... я не знаю, зачем я это сделала. Но однажды утром я проснулась, тихонько выскользнула из постели, тихо сгребло свою одежду и спустилось вниз. Я взглянула на

рас¬писание электричек — ближайшая на Москву будет на нашей станции через 40 минут. Как раз дойти пешком, если идти быстро и не ог¬лядываться... Калитка жалобно скрипнула за моей спиной — я не оглянулась... Он нашел меня вечером следующего дня. Я думаю, методично обходил все дома, где мы бывали вместе, и все квартиры, откуда он время от времени меня забирал по ночам. Димка долго звонил в дверь: мы — я, девушка Леся, с очень синими глазами, и Игорь — долго решали, кто встанет и откроет дверь. В ре¬зультате в прихожую отправилось я — мне было весело, тело само приплясывало, я ка¬залась себе легкой, как девушка-эльф. За две¬рью стоял Димка, даже сквозь эйфорическую дымку я видела, какой он измученный,

— Даша, почему ты уехала? Я кинулась его обнимать, затащила в кварти¬ру, стала сдирать с него куртку, разматывать тот самый синий шарф. Димка был как нежи¬вой. Я поила его на кухне чаем, прятало гла¬за, я знала, что он не любит, когда я смотрю, но него «такими» глазами,

— Все будет хорошо, миленький, — твердила я, как заведенная.

Кажется, он меня не слушал особенно:

— Даша, я хочу попробовать вместе с тобой. Даша, я хочу понять: может, это и правда так классно, а? Может, я зря тебя мучаю, зря за¬ставляю терпеть, а? Я хочу, чтобы мы уколо¬лись вместе.

Конечно, мы будем вместе. Мы будем вместе по-настоящему. Наконец-то, боже мой!

— Игорь, иди сюда скорей! Димка хочет Игоря не надо долго уговаривать -пять минут и вот он уже заботливо разминает Димке руку, и я вижу, как в Димкины вены вонзается тоненькая иголочка... А я укололась само — дело-то привычное... И, кажется, я его обняла, своего Димку...

Я очнулось часа через два, наверное. Зимняя ночь заглядывала в окно, качала фонарь. Димка лежал все в той же позе- закинув руку за голову, слегка повернувшись всем телом в мою сторону. У него было такое трогательное лицо. Я прижалось к нему телом, Димкины руки были такие холодные, он совсем застыл под этой форточкой надо ее закрыть скорее. Я вскочила и подбежала к окну — форточка была закрыта. Может, моему мальчику плохо? Я взяла его ладонь в свою... какие странные у него пальцы, совсем не гнутся. И только тут я заметила - в Димкиных светло-карих глазах отражается свет уличного фонаря. Кажется, я сразу закричала. Кажется, почти сразу прибежал, откуда-то Игорь – он все понял сразу, только взглянув, но Димку. Я продолжала орать, Игорь стал бить, меня по лицу. Мы зачем-то еще вызвали «Скорую помощь» Доктор сказал:

— Моментальная остановка сердца, с наркоманами это бывает. И я опять закричала:

— Он не наркоман, это я, я, я, я!

Они сделали кокой-то укол, и я на какое-то время успокоилось.

Как вызывали перевозку, кто звонил Димкиной маме, я почти не помню. Только

обрывки: вот Димку выносят из квартиры, кто-то везет меня домой...

На следующий день позвонила его маме:

— Ты его убила, ты. Зачем вы встретились.

Господи, зачем?!

Я глотала слезы и молчала.

Она попросила меня не приходить на похороны, и я сдержала обещание. Я пришла позже — цветы еще не успело засыпать

мокрым снегом. Я положила сверху букет хризантем, встала на колени и положила голову на скамейку. Нам надо било побыть вдвоем.

С этого дня прошло чуть больше двух лет. Я больше никогда не брало в руки иглу. Я поклялась тогда у Димкиной могилы, что с наркотиками покончено навсегда. В этом году я восстановилась в универе, откуда меня все-таки выгнали в ту зиму. Учусь на вечернем и работаю. Когда мне не надо бежать на работу, я иду домой пешком, как сегодня. Я смотрю вперед и чуть вверх, чтобы было видно окна и верхушки деревьев. Собственно, это все, на что мне теперь хочется смотреть. Но когда-нибудь, я надеюсь, когдо-ни6удь я пойму, что Димка простил меня. И тогда начнется ¬совсем, совсем другая, новая жизнь.